На прокурора надеюсь и уповаю

Открытое письмо прокурору Кировской области Журкову Н.В.

Уважаемый Николай Васильевич! Обращаюсь к Вам через газету, так как не вижу иного выхода, чтобы сообщить о правовом беспределе, творящемся в системе правоохранительных органов и суда.

Я, Глухих Игорь Георгиевич, генеральный директор ООО «Добропожаловать», уже полтора года нахожусь в СИЗО-1. Вначале как подозреваемый по сфабрикованному в отношении меня уголовному делу, а теперь как осужденный к 13 годам колонии строгого режима за преступления, которые не совершал. Сейчас мое дело находится на рассмотрении в апелляционной инстанции.

Господин прокурор, основной задачей сотрудников вверенного Вам подразделения является надзор за строгим и неукоснительнымсоблюдением закона, но вместо этого я столкнулся с тем, что представители гособвинения (и в суде первой инстанции, и в апелляции) демонстративно позволяют не только нарушать мои права, но и лично активно препятствуют попыткам восстановить истину. Иначе сложно объяснить причину отказа в принятии практически всех, заявленных мною и адвокатами ходатайств.

Так, вопиющим нарушением закона и моих прав обвиняемого считаю отказ в допущении в судебный процесс первой инстанции независимого защитника Татьяны Бажиной. Присутствие которой в облсуде не менее категорично, по надуманным самой собой причинам, категорически отвергла прокурор Колосова. Хотя законодательно предусмотрено, что решение, кому доверить осуществление собственной защиты, исключительно возложено на меня.

Невозможно здраво объяснить и отклонение моего ходатайства о допросе кандидата психологических наук Ермолина, поставившего под сомнение правдивость потерпевших. А его заключение о том, что признания могли быть даны подростками под давлением следствия, признаны «недопустимым доказательством».

Отказано и в элементарной возможности опровергнуть показания потерпевших, заявивших о том, что я запирал их в служебных помещениях, видимо для запугивания, чтобы затем приступить к «развратным действиям». Суд не счел нужным убедиться, что двустворчатые двери помещений «Титаника» снаружи не запираются. Их можно закрыть лишь изнутри на шпингалет. И обычная проверка могла бы существенно повлиять на мнение суда о правдивости показаний и, соответственно, судебное решение.

Только задача быть, в моем случае, объективной перед Фемидой не стояла. В чем я неоднократно убеждался в течение процесса. Так, суд незаконно увеличил «объем обвинений» за просмотр потерпевшими журналов с «фотографиями обнаженных девушек». Хотя это были обычные глянцевые издания, находящиеся в свободной продаже. Также, нарушая требования закона, меня лишили последнего слова, хотя было очевидно, что, в связи с тяжелым состоянием здоровья, я не только не мог говорить, но и плохо понимал, где нахожусь, и суть происходящего.

Невозможно отрицать, что судья Масленников не понимал, что в деле огромное количество противоречий, которые могли быть результатом одного - потерпевшие заученно, но неумело лгали. Было очевидно, что показания девушек, которые смотрели только на своего защитника, с ним согласовываются. Так, когда надо было сказать «да», юрист демонстративно кивал. Если требовалось «нет» - защитник сидел неподвижно. Но это не помогло избежать несостыковок, особенно по датам событий, так как девочки, наученные следствием или мамами, запуганными тем, что я буду преследовать их детей, глупо врали.

И это легко отследить даже по протоколам заседаний, изготовленных с массой «изменений»: где-то отсутствуют значительные части допросов, где-то появляются сведения, о которых вообще не говорили. А протокола от 5 сентября, можно сказать, почти не существует. Более того, детей явно провоцировали на получение «нужного ответа», так что иногда судье Масленникову, задавшему вопрос школьнице, приходилось на него отвечать... самостоятельно. А потом признавать, совместно с гособвинением, некотрые «правдивые показания» недопустимым доказательством.

Например, адвокат девочки, якобы мною изнасилованной, озвучил в суде собственную - грязнейшую - версию происходившего: якобы раздел ребенка до трусов, разделся сам, садил ее на колени, демонстрировал свое возбуждение. Но девочка не стала поддакивать и соглашаться, фактически оставив суд в неведении того, что происходило на самом деле. Тогда была принята за рабочую версия из протокола допроса, где я «бил, швырял, раздевал, угрожал, а она пугалась и плакала».

И суд не увидел того, что при первом допросе потерпевшая ничего подобного не говорила, а через две-три недели ее история сильно изменилась: шлепок по руке превратился в удар, а угроза насилием - в свершившееся действие. Свидетельница - ровесница потерпевшей, пытавшаяся подтвердить «историю о надругательстве», как оказалось, от кого-то ее только слышала, да и то спустя несколько недель после событий: так что все даты, факты и слухи были перепутаны.

И это далеко не единичные примеры того, что суд слышал только то, что хотел слышать. Так, в одном из заседаний потерпевших спросили: было ли у Глухих намерение на изнасилование. И ответ - «Там могло быть все что угодно» - трансформировался в утвердительное «да». Почему же тогда мне вынесли реальный, а не «предположительный приговор». И никто не учел слова одной из мам «потерпевших», которая заявила, что не считает, что ее ребенку причинен ущерб, и требовать с меня денег не будет.

А ее дочь, единственная из всех меня оболгавших, заявила: «Глухих всегда к нам хорошо относился. Плохого слова в наш адрес не говорил».

Господин прокурор области! Обращаясь к вам через газету, заявляю о том, что объявляю голодовку в знак протеста против судебно-прокурорского произвола. И требую независимого и справедливого суда, который сможет установить истину. Ведь ребенок в силу своего возраста не станет и не сможет лгать, если того не захотят взрослые. Ведь школьницы уже пошли на попятную, заявив, что «прикасался к ним, может быть, один-два раза», а в деле фигурируют десятки эпизодов. Суд сможет убедиться в оговоре и сфабрикованности дела. Я в это искренне верю и надеюсь.

19 января. Игорь Глухих